Глава 22. ЛУЛУ, А ДЛЯ БЛИЗКИХ - РЫБКА
Наутро Питер проснулся и увидел, что Дженни лежит, прикрывая лапой
глаза от яркого солнца. Питер решил пойти на промысел, чтобы Дженни,
проснувшись, обнаружила что-нибудь вкусное.
Ступая помягче, он прошел мимо Пуцци и Муцци и выскользнул на площадь в
то самое время, когда начали бить часы.
Одновременно с последним, девятым ударом Пятер услышал ни на что не
похожий голос:
- Ах, откуда вы взялись?..
Он вздрогнул, обернулся и увидел удивительную кошку. Оиа была
маленькая, меньше Дженни, на редкость изящная и гибкая, а цветом походила на
дымчатый жемчуг: нет, шкурка ее отливала кремовым, скорее то был кофе,
сильно разбавленный молоком. Нос у нее был черный, голова - кофейная, ушки
- шоколадные, лапки и хвостик - черные, как нос. А глаза синие и
несказанно прекрасные. Не фиалковые, и не сапфировые, и не цвета морской
волны, и не цвета небес - синее всего, что есть на свете, сама синева во
всей своей красе. Дивное видение так поразило его, что он не мог двинуться с
места.
Чары сняла сама кошка - она сделала три шажка вперед, три шажка назад,
распушила хвост и проворковала:
- Ах, добрый вечер! Я знаю, сейчас утро, но что мне за дело!..
Очарованный Питер пробормотал:
- Добрый вечер, мисс...
Кошка подпрыгнула в воздух и сказала:
- Какой смешной!.. Меня зовут Лулу, а для близких я - Рыбка.
Понимаешь, я очень люблю рыбу... Вот, понюхай сам... - И она подышала ему в
мордочку. Рыбой и впрямь запахло, и Питеру это понравилось, быть может,
потому, что он все же стал котом.
- Меня зовут Питер, - сказал он и улыбнулся, но продолжать не смог,
ибо Лулу закричала: - Мя-а-у! - и кинулась куда-то. Наигравшись вдоволь,
она присела рядом с Питером и спросила:
- Любишь ты чай? А кофе? Я обожаю маслины! В будущий четверг была
дивная погода!
Питер растерянно думал, что ответить, но она закричала:
- Ах, не отвечай! Давай попляшем! Вверх, вниз, вбок, кругом и
бе-гом!..
Питер опомниться не успел, как закружился вместе с нею, и прыгал, и
бегал, и веселился вовсю, пока Лулу не повалилась на бок и не сказала,
сверкая синими глазами:
- Конечно, ты понял, что я из Сиама. Отец мой король, мать -
королева, сама я принцесса. Ты польщен? - И снова не успел он кивнуть, как
она вскочила и стала прохаживаться взад-вперед. Наконец она взглянула через
плечо и спросила:
- Идем?
- Куда? - спросил Питер, послушно семеня за ней.
- Ах!.. - воскликнула она и подпрыгнула еще раз. - Откуда же мне
знать? Придем - увидим...
Идти с ней было непросто, хотя и дивно хорошо. То она прыгала через
ограды, плотно прижав ушки, то останавливалась, чтобы оплакать свою судьбу.
Разбередив Питеру сердце, она дождалась робкой просьбы:
- Лулу, расскажи мне про Сиам... Тебе будет легче...
- Кому, мне? - мило взвизгнула Лулу. - Да я в Лондоне родилась! Это
самое лучшее место в мире! Родословная у нас длинней хвоста! А у тебя? - и
не дождавшись ответа, она шепнула: - Хозяева мои ужасно богаты... - И снова
запрыгала, заплясала, мяукая вовсю и заливаясь хохотом.
Много раз останавливались они, пока не добрались до какой-то лужайки,
откуда взору открывался весь Лондон: и улицы, и дома, и шпили, и серебро
реки, и тысячи каминных труб, а вдалеке, за серыми рядами домов, зеленые
пятна парков и скверов. Еще дальше все сливалось в голубую дымку.
- Мы в парке Хэмстед-хит, - возвестила удивительная кошка. - Я часто
прихожу сюда помечтать... - Она упала на траву закрыла глаза и несколько
секунд не говорила ни слова. - Ну вот! Помечтала, и хватит. Куда теперь
идем?
- Поздно уже, - несмело сказал Питер. - Может, вернемся? Хозяева твои
волнуются...
- Еще бы! - воскликнула она. - С ума сходят! Иногда я три дня не
прихожу, чтобы их помучить... О, слушай, там что-то играют!
Действительно, где-то играла музыка и слышался шум карусели. Они
побежали на звуки. "Ах, я никогда не видела аттракционов!" - восклицала
Лулу. Питер их видел еще мальчиком, но тогда его водили за руку. Совсем
другое дело - бегать здесь одному, то есть с такой красавицей!
Лулу сразу кинулась на разноцветные шарики, ударила лапой по самому
красивому, и он лопнул с оглушительным треском, а она перепугалась и
заметалась на месте. Рассердилась она почему-то на Питера и стала его ругать
за то, что это он порвал шарик, ей назло. Вконец завороженный, Питер стерпел
и это, хотя прежде ничто не ранило его сильнее, чем несправедливый упрек.
Отвлекло Лулу мороженое - она мгновенно смягчилась, заулыбалась,
заурчала: "Покор-рми меня мор-роженым..." - и быстро добавила: "Вообще-то я
его часто ем, мы ужасно богатые".
Они подлезли сзади под полу шатра - сперва он сам, потом она - и
принялись подлизывать все, что падало на пол. Вернее, подлизывала Лулу, а
Питер ждал, пока она перепробует все сорта, какие только есть. Длилось это
долго, и Питер просто видел, как расширяются у Лулу бока.
Если бы он вспомнил про Дженни, он бы удивился, что Лулу не делится с
ним, но, как это ни печально, он о Дженни не вспоминал с самого начала
прогулки. Лулу тем временем пухла на глазах. Наконец, глубоко вздохнув, она
проговорила:
- Ах, больше не могу...
Именно в эту минуту вниз упал кусок прекрасного мороженого, но Питер не
посмел задержаться и побежал за ней. Однако, отбежав немного, сиамская
красавица свалилась на траву и заснула, положив обе лапки ему на мордочку.
Он терпел, терпел, потом пошевелился было, но она открыла глаза, крикнула:
"Мне так мягче!" - и положила лапки ему чуть не в уши. Заснул и Питер, но
часто просыпался.
Лулу проснулась поздно и заныла:
- Я уста-а-ла... Идем куда-нибудь... Ты что, дождя не любишь?
День был серый, моросил дождик, и Питер честно ответил:
- Знаешь, к мокрому меху все липнет...
- Очень жаль, - прервала его Лулу. - Люблю дождь. Кошки его не любят,
но я - другое дело... И в дождь у меня глаза ярче.
Они пошли гулять, и на улице их застиг настоящий ливень. Питер промок
насквозь, но терпел: глаза у Лулу и впрямь стали ярче, дело того стоило.
К полудню выглянуло солнце. Они в это время пересекали парк и поиграли
там немного. К закату они достигли еще какогото парка. Питер очень устал и
проголодался, но Лулу восхищалась природой и все не могла остановиться
перекусить.
Засверкали звезды, вышел месяц. На Лулу он оказал самое сильное
действие: она взлетала на деревья, мелькая кремовой полоской в серебристом
свете. Питеру приходилось носиться вместе с ней. Когда он совсем замучился,
Лулу закричала:
- Ах, взбежим по лунному лучу!
Взбежать по лучу ей не удалось, и она свалилась у дерева. Питер лег
было рядом, но она вскочила и сказала:
- Лунный свет наводит на меня печаль!.. Давай я тебе спою...
Однако сон сморил ее. Пробормотав: "Стереги меня...", - она легла на
бок и засопела. Питер глядел на нее, умиляясь ее изяществу в ее
доверчивости, пока и сам не заснул.
Месяц нырнул за деревья, а там и солнце показалось и разбудило Лулу.
Она потянулась, поморгала, изящно лизнула себе лапку и вдруг села прямо,
глядя на Питера так, словно никогда в жизни не видела его.
- Куда вы меня завели? - спросила она, и Питеру показалось, что она
вотвот проведет лапой по лбу.
- Мне кажется... - несмело начал Питер, но Лулу с легким криком
отскочила от него.
- Ах! - воскликнула она. - Как же это? Я ничего не помню... Меня,
должно быть, опоили... Какой сейчас день?
- Наверное, четверг или пятница... - сказал Питер.
- Что вы наделали!- совсем разволновалась Лулу. - О, мои бедные
хозяева!.. Они совсем извелись...
- Но вы же сами... - забормотал удивленный Питер. - Вы говорили, что
хотите их помучить...
- Что? - возмутилась она - Какая наглость!.. Завести меня в такую
даль, обкормить мороженым и потом... говорить... Хватит. Я иду домой.
- Лулу! - взмолился Питер. - Не уходите, останьтесь со мной... Я
каждый день буду кормить вас мороженым и умывать вас!
- Как вы смеете?! - завопила Лулу. - Скажите спасибо, что я не зову
полисмена! Все моя доброта... Многие считают меня святой... Словом, я иду к
себе и в провожатых не нуждаюсь.
И она скрылась среди деревьев. Больше он ее не видел.
Глава 23. СПЛЕТНИ И ПОИСКИ
Когда темный хвостик исчез в кустах, раненный в сердце Питер побежал
через парк к одинаковым серым домам, но на улице уже не было и следа его
вероломной подруги. Она не подождала, не передумала - она и впрямь покинула
его.
Тогда, внезапно очнувшись, Питер вспомнил про Дженни, и ему стало
страшно.
Он представил себе, как она проснулась, не нашла его рядом. Не умываясь
и не завтракая, он побежал рысцой на юго-запад, чувствуя, что Кэвендишсквэр
именно там.
Бежал он весь день, истоптал лапы, но, достигнув цели, припустил к дому
38. Сердце у него страшно билось. Он вбежал в подвал, оглянулся и не узнал
никого. В их закутке сидел большой сердитый кот. Завидев Питера, он грозно
зарычал.
- Простите меня, - сказал Питер, - я ищу одну кошку... Это было наше
место...
- А теперь не ваше, - оборвал его кот.
- Я понимаю, - продолжал Питер. - Я просто ее ищу. Вы ее часом не
видели? Дженни Макмурр...
- Не слыхал! - ответил кот. - Я тут со вчерашнего дня.
Питеру становилось все хуже. Ни одна кошка не слышала про Дженни, и ему
уже казалось, что он отсутствовал не трое суток, а три года или три века.
Когда это чувство стало особенно нестерпимым, в дом скользнули две
кошки, и, хотя было полутемно, он сразу узнал их.
- Пуцци, Муцци! - воскликнул он. - Как хорошо! Это я, Питер!
Они остановились и переглянулись. Потом Пупци холодно сказала:
- Ах, вы пришли?..
- Да, - не унимался он. - Я ищу Дженни. Вы не могли бы сказать, где
она?
Они переглянулись снова, и Муцци ответила:
- Нет, не могли бы.
Питеру стало совсем страшно.
- Почему? - спросил он.
- Потому, - отвечали они хором, - что мы вас видели!..
- Меня? - не понял он.
- Вас и эту... иностранку. - И обе высоко задрали носы, что было
удивительно, ибо ни Пуцци, ни Муцци не могли похвастаться английским
происхождением. - Мы сразу сообщили все Дженни.
- Ну, зачем это вы! - вскричал он. - А что она сказала?
- Она не поверила, - признались сестры.
- А эта ваша... - оживилась Пупци. - Тут ее знают как облупленную.
Нет, только мужчина может быть таким дураком. Наутро Дженни ушла: значит,
поняла, что мы правы.
- Вероятно, вы ее ищете? - спросила ехидно Муцци.
- Да, - сказал Питер, не заботясь о том, что эти праведные сплетницы
видят его горе.
- Что ж, - пропели они дуэтом, - вы ее не найдете. - И отвернулись,
высоко задрав хвосты, подрагивающие от гнева.
А он уселся под окном у Бетси и просидел там всю ночь. В окнах
загорались и гасли огни, однажды он увидел каштановую головку в желтом
сиянии света, но волосы не сливались с кошачьим мехом - Дженни на плече не
было. Потом все огни потемнели. Когда гореть остался лишь уличный фонарь,
Питер стал нежно звать подругу, но не услышал в ответ ни звука и не принял
ни одной волны. Наконец кто-то крикнул "Брысь!" и хлопнул рамой.
Больше взывать он не смел, тем более что вспомнил запреты всесильного
мистера Блейка. Но с места не ушел на тот случай, если Дженни молчит, к утру
смилостивится.
Пришел молочник, небо на востоке посерело, потом стало перламутровым, и
наконец утро началось. Но жители здешних домов просыпались позже, чем
солнце.
Когда вышли Бетси и ее мама, Питер кинулся к ним, взывая:
- Бетси, Бетси! Где же она? Я ее обидел, я ее ищу...
Но Бетси ничего ие поняла, она просто увидела, что крупный белый кот,
истошно мяукая, несется к ней. Он ей что-то напомнил, она приостановилась,
но не узнала его и пошла дальше. А Питер услышал, как она говорит матери:
- Мама, ты думаешь, она вернется?
- Бетси, - сказала мать, - уверена ли ты, что это она?
- Что ты!.. - воскликнула Бетси. - Другой такой кошки нет на свете!..
Сердце у Питера мучительно сжалось. Да, другой такой кошки нет, а он ее
потерял.
Больше здесь делать было нечего. Он понял, что Дженни покинула эти
места, и отправился через город, к докам. Думал он только о Дженни и не
замечал, каким бывалым уличным котом стал за это время. Теперь его не пугали
ни шум, ни люди: опасностей он избегал инстинктивно, мог исчезнуть и
безошибочно угадывал, где спрятаться. А мысли его были заняты другим - он
принимал за Дженни каждую кошку.
То он решал, что пропустил, не узнал ее, то ему казалось, что надо
завернуть за угол и застать ее врасплох. Он совсем измучился, он ведь не ел,
не пил, не умывался, и мех его утратил свой лоск и даже белизну.
День сменялся ночью, ночь сменялась днем; он плохо это замечал, спал
мало, где придется и видел лишь улыбку Дженни, ее заботливый взгляд, ее
ловкие движения. Все умиляло его, даже ее смешная гордость, когда она
говорила о своих предках.
Добравшись до лондонских доков, он побежал туда, где могла стоять
"Графиня Гринок". Действительно, она была в порту. На палубе сидел черный
кок и пел печальную песню. Завидев Питера, он крикнул:
- Эй, котяга! Где ж ты был? Где твоя девица? Ее тут не было... Шли бы
оба к нам, у нас мышки-крыски развелись...
Питер глядел на него, онемев от горя. Негр его понял. Он встал, покачал
головой и сказал:
- Не гляди на меня, кот! Сказано тебе, я ее не видел. Может, придет
еще... А ты поработай пока, чего там! Ну, как? Исхудал ты...
Но Питер кинулся прочь, ничего не видя от слез. Он не знал, куда бежит,
и не думал об этом. Он бежал, бежал, бежал и нигде не останавливался. Вдруг
у какой-то дырки он остановился. Он почему-то понял, что туда непременно
надо нырнуть.
В темноте ему стали мерещиться оконце под потолком, складки желтого
шелка, овальный медальон. Питер полз по трубе, и видел маленькую корону под
буквой "N". Чтобы удержать эти видения, ему хотелось остановиться, но что-то
гнало его вперед. У входа в комнату он снова остановился и одним прыжком
прыгнул на кровать.
- Дженни! - кричал он. - Дженни, Дженни!.. Неужели я нашел тебя?..
- Здравствуй, - сказала Дженни. - Я тебе рада. Я долго тебя ждала.
Она поднялась, тронула носиком его нос и тогда уж закричала:
- Господи, какой ты тощий! Поешь скорей!.. Сейчас...
Спрыгнув на пол, она подтащила к кровати хорошую мышь. Глаза ее
светились гордостью, когда Питер, осторожно сойдя на пол, не спеша съел
половину и остановился.
- Нет, - сказала она. - Ешь, я сыта.
Когда он начал умываться, она сказала:
- Ты устал. Дай-ка лучше я!..
Питер лег на бок, закрыл глаза, и шершавый язычок стал заботливо
смывать с него усталость, грязь и вину.
Глава 24. ДЖЕННИ, ВЫЙДИ КО МНЕ!
И так - ну, почти так - словно ничего не случилось, Питер и Дженни
стали жить на мебельном складе.
Не упоминая о том, почему оба убежала, Дженни рассказала, что сразу
направилась сюда и с удивлением увидела всю мебель на прежнем месте.
Вероятно, ее забирали на выставку. У Питера хватило чутья и мудрости
промолчать: пусть не знает, что он забыл об этом складе, и неизвестно почему
нырнул в отверстие трубы.
Зато он передал ей слова Бетси и изобразил черного кота, а Дженни ахала
и смеялась.
И все же что-то ее заботило. Иногда ни с того ни с сего она два-три
раза лизала его, а потом смотрела с любовью и печалью. Что-то тревожило ее,
но Питер никак не мог угадать, что это такое. Ведь не всегда решишься
спросить другого, о чем тот думает.
Однажды Дженни куда-то отлучилась и пришла совсем расстроенная. Ласково
поздоровавшись с ним, она забилась в угол кровати, поджала передние лапки и
уставилась в стену. Питер знал, что именно так сидят и смотрят кошки, когда
им не по себе.
Больше выдержать он не мог. Он подошел к ней, лизнул ее, ощутив соленый
вкус, и сказал:
- Дженни, что с тобой? Скажи мне... Может, я помогу...
Дженни долго плакала и не отвечала. Потом она встряхнулась, лизнула
себе спинку и бока и повернулась к Питеру.
- Не обижайся, - сказала она. - Я должна тебя бросить.
Питер ощутил такую боль в сердце, словно туда всадили нож.
- Зачем? - спросил он. - Если ты уходишь, я уйду с тобой.
- Нет, - ответила Дженни. - Меня уводит Демпси.
Питер не сразу понял, о ком она говорит; а когда понял, страшно
зарычал, и хвост его заметался из стороны в сторону. Он ясно увидел
огромного наглого кота, угрожавшего ему когда-то. Но при чем тут Дженни?
Тем временем она продолжала:
- Такой у нас закон. Когда тебя зовет кот, ты должна с ним идти.
Теперь Демпси сказал, что больше ждать не хочет.
- Неужели ты хочешь с ним уйти? - спросил он.
- Что ты! - вскричала она. - Я его ненавижу!.. Я его молила и просила
меня отпустить. Он не соглашается.
Питер почувствовал, что она что-то скрывает. Он знал почти все кошачьи
законы, они казались ему хорошими, умными и понятными. И он спросил:
- Что я могу сделать, чтобы ты осталась со мной? Если ты не скажешь, я
спрошу Демпси.
И Дженни поняла, что он уже взрослый.
- Ты можешь сразиться с ним, - сказала она и снова заплакала.
- Что ж, - сказал Питер. - Ты научила меня сражаться.
Но Дженни все плакала.
- Понимаешь, - проговорила она в конце концов. - Ты должен убить его,
а он такой огромный и сильный... Если он тебя убьет, я умру. Лучше мне с ним
уйти.
- Я тоже сильный, - сказал Питер.
- Конечно, - подхватила Дженнн, - но у тебя есть тайна... ты не кот...
Наверное, потому я тебя и люблю... А он кот из котов, он знает всякие подлые
приемы... Не надо, не иди!.. Ты меня забудешь, все пройдет...
- Нет, - сказал Пятер. - Я тебя не пущу. Я сражусь за тебя, как велит
закон, и убью Демпси. Я его не боюсь.
Сам он не вполне в это верил, во Дженни воскликнула:
- Я знаю!.. Ты ничего не боишься!.. Как хорошо, когда есть защита...
И от этих слов Питер стал спокоен.
- Ну, Питер, - сказала она совсем другим тоном, - я могу тебе помочь
только одним. Давай тренироваться. У нас еще три дня. Потом он позовет меня
ночью, с улицы.
- А выйду я, - сказал Питер.
- Помни, - снова начала Дженни, - он не будет биться честно.
- Знаю, - сказал Питер. - А я буду.
Дженни глубоко вздохнула. Все-таки она не совсем понимала людей.
- Что ж, - сказала она, - давай тренироваться.
Так начались страшные дни. Питер учился защищать себя и убивать
другого. Когда ов увидел в первый раз красную полоску на белой манишке, он
чуть не отказался от своего замысла и горько плакал. Но Дженни была тверда.
Она не давала пощады ни ему, ни себе, и они бились целый день, а ночью на
императорском ложе зализывали друг другу раны.
На третий день занятий не было, и Дженни не позволила Питеру есть. Он
спал до вечера, она его грела, а иногда вылизывала всего, целиком. Уже
совсем стемнело, когда Питер вскочил. Голова у него была ясная, он ощущал
свою силу. Скорее чутье, чем зрение, подсказало ему, что Дженни рядом. Не
оборачиваясь к ней, он обратился в слух.
Тогда и услышал он приглушенный голос и узнал его.
- Дженни, выйди ко мне... ко мня-я-у!..
Питер глухо зарычал и пополз к отверстию. Дженни что-то причитала ему
вслед, а он, весь подобравшись, полз на брюхе туда, откуда слышался истошный
крик.
Уже рассвело, когда Дженни спрыгнула наконец с кровати и закричала:
- Питер, Питер! Что он с тобой сделал?
Питер сказал ей:
- Я его убил. Кажется, и он меня убил. Прощай.
Она лизала его и поливала слезами. Он сказал еще:
- Где ты, Дженни? Я тебя не вижу...
- Питер, Питер! - взывала она. - Не оставляй меня, не надо.
Глава 25. КАК ЭТО ВСЕ КОНЧИЛОСЬ
- Питер, Питер, - слышал он сквозь тьму - Не оставляй меня, не
надо...
Ему было бы легче уплыть туда, где нет ни боли, ни битвы, ни бездомных
ночей. Он очень устал. Но голос не отпускал его:
- Питер... Питер... вернись ко мне!..
На секунду он увидел белый потолок и какие-то лица. Он закрыл глаза.
Свет был слишком ярок, а когда он снова открыл их, он увидел почему-то не
Дженни, а маму.
- Питер, Питер!.. - взывал все тот же голос. - Ты меня узнал?
Он узнал ее, но как же она его узнала?
В глазах, глядевших на него, отражались толстые белые лапы и белая
голова. Кто принес его домой, почему плачет мама над чужим котом? Сердце у
него упало: где Дженни? Почему ее не принесли? А может быть, мама мерещится
ему, и сейчас он увидит Дженни?.. Слезы - ее ли, мамины ли - падали ему на
щеки; и он опять закрыл глаза.
Тогда с ним случилась странная вещь. Серая светящаяся мгла была
пропитана Дженни, нет, просто была ею, словно он погрузился в нежный
рыжевато-серый мех. Он расслабился от счастья, но другой мир не отступал.
Какие-то люди склонились над местом, где он лежал. Он открыл глаза, оба были
в белом. Ну, это понятно: он ранен, и к нему позвали доктора, а с ним пришла
сестра. Да, конечно, он ранен в бою. Левая задняя лапа не двигается, и
передняя правая, ведь Демпси прокусил их.
У сестры, склонившейся над ним, была на груди блестящая булавка. В ней
отражался белый кот с мальчишеским лицом. Питеру стало очень страшно.
Доктор заглянул ему в глаза и произнес:
- Ну, все позади. Теперь он поправится.
Мама заплакала снова, причитая: "Питер, Питер!.." Был здесь и отец,
очень бледный, в форме. Почему-то он знал об его сражении с Демпси.
- Молодец, - сказал он. - Ты хорошо сражался.
Питер поднял левую переднюю лапу и увидел, что на ней нет когтей.
Больше того, он увидел пальцы. Тогда он пощупал ими другую лапу,
неподвижную, и ощутил не мех, а что-то жесткое, знакомое... сейчас,
сейчас... И тут он понял: это бинт.
Теперь он все знал. Он больше не кот, он мальчик. Он горько заплакал.
Сквозь слезы видел он, как няня вошла в комнату, держа на руках худого
беспокойного котенка, черно-белого, с пятном на мордочке. Она склонилась над
кроватью и положила котенка рядом с ним.
- Забери его! - плакал он. - Где Дженни? Дженни, Дженни, Дженни!..
Ничего не понимая, мать утирала ему слезы и целовала его. И снова ему
показалось, что все вокруг - это Дженни. Теперь он знал, что не увидит
белых лапок с породистыми черными подушечками, маленькой серой головки,
светящихся глаз и той неповторимой нежности, которой дышало в ней все. Но
вместо этого с ним осталось странное ощущение добра, тепла и счастья.
Черно-белый котенок, отвергнутый им, жалобно мяукнул, и Питер понял
его. Нет, он больше не понимал по-кошачьи, он просто узнал самый звук, самый
крик бездомных, ненужных, нелюбимых, столь знакомый ему. Он вспомнил все
места, где побывал, все свои страхи и беды. Он увидел грязные улицы, почуял
запах сырости, услышал злые крики, словно жалобный писк приоткрыл на минуту
уже закрывшуюся дверь, за которой шумел безжалостный город. Потом дверь
закрылась, котенок мяукнул снова, и писк его пронзил Питеру сердце.
- Няня, не забирай его! - крикнул он. - Дай его мне!..
Няня положила котенка на место. Он сразу пополз Питеру на грудь, сунул
голову ему под подбородок, как делали потом столько котов и кошек, словно
узнавая своего, и замурлыкал так громко, что задрожала вся кровать. Питер
поднял ту руку, которая двигалась, и пальцами, вылезающими из бинтов,
почесал котенка за ухом, именно там, где и надо. Котенок мурлыкал вовсю,
прижимаясь к нему в самозабвенном восторге.
- Да он совсем ничего, - сказала мама. - Как ты его назовешь? Верней
ее, это кошка.
Питер ответил не сразу. Он пытался вспомнить, он ведь знал какое-то
дивное кошачье имя не хуже, чем свое собственное... Но имя не вспомнилось.
Быть может, он его и не знал.
Все ужасы остались за дверью. Здесь с ним были покой и любовь. Он
больше не боялся одиночества, словно какой-то долгий сон, который он уже не
мог припомнить, поглотил страх и подарил ему радость.
- Назовем ее Кляксой, - сказал он матери. - Можно, она поспит у меня?
И он улыбнулся всем, кто стоял у его кровати.
- клуб для людей,у которых дома живут кошки